Сангха
В третьей части спецпроекта Андрей Швед рассказывает о буддийской общине. Чем живут русские буддисты на Урале, как доставляют припасы на гору и сколько в монастыре собак – читайте в его материале.
Сангха – название буддийской общины. Может употребляться как в широком смысле – братство в целом, так и для обозначения определенного круга лиц практикующих буддизм.
В монастыре постоянно живет около десяти человек. Называть их монахами неправильно, это просто жители буддийской общины и люди, которые хотят помочь в строительстве.
Монастырь еще не функционирует. Во-первых он строится, и меня постоянно поправляли, подчеркивая, что это «строящийся монастырь Шедруб Линг», а во-вторых, чтобы храм стал храмом требуется четыре монаха. Пока что только двое учеников ламы приняли монашеские обеты.
Чтобы быть свободными от привязанностей, монахам нельзя находится на одном месте дольше определенного срока, поэтому они странствуют и в монастыре их нет. Зато я знакомлюсь с другими постояльцами. Человек с бородой в синем комбинезоне, встретивший меня на входе – Болислав, он же Болик-балаболик, так зовёт его лама. Дежурный по кухне – Александр. Он носит тёмное кимоно, может, поэтому его в шутку зовут Дзенским. Гриша кормит собак. Девушка Маричи вяжет мандалы. Считается, что они гармонизируют пространство.
– Ну это для тех, кто верит в астрологию. Я не верю. Мне пофиг, – говорит Сергей. Еще один житель общины, который соглашается показать мне монастырь.
Сергей ведёт меня на улицу, попутно рассказывая об истории храма. Гипсовая статуя Будды, занесенная снегом обращена к югу. Будда будто ждет, когда потеплеет. Под ней находится реликварий – место, где в будущем будут храниться урны с прахом. Мы проходим зал для йоги и затворную комнату. Там монахи будут уединяться для одиночной медитации, которая может длиться сутки, месяц и даже полгода. Большинство помещений пока что не работают. Где-то сложены стройматериалы, где-то просто пустые бетонные стены.
Монастырь еще не функционирует. Во-первых он строится, и меня постоянно поправляли, подчеркивая, что это «строящийся монастырь Шедруб Линг», а во-вторых, чтобы храм стал храмом требуется четыре монаха. Пока что только двое учеников ламы приняли монашеские обеты.
Чтобы быть свободными от привязанностей, монахам нельзя находится на одном месте дольше определенного срока, поэтому они странствуют и в монастыре их нет. Зато я знакомлюсь с другими постояльцами. Человек с бородой в синем комбинезоне, встретивший меня на входе – Болислав, он же Болик-балаболик, так зовёт его лама. Дежурный по кухне – Александр. Он носит тёмное кимоно, может, поэтому его в шутку зовут Дзенским. Гриша кормит собак. Девушка Маричи вяжет мандалы. Считается, что они гармонизируют пространство.
– Ну это для тех, кто верит в астрологию. Я не верю. Мне пофиг, – говорит Сергей. Еще один житель общины, который соглашается показать мне монастырь.
Сергей ведёт меня на улицу, попутно рассказывая об истории храма. Гипсовая статуя Будды, занесенная снегом обращена к югу. Будда будто ждет, когда потеплеет. Под ней находится реликварий – место, где в будущем будут храниться урны с прахом. Мы проходим зал для йоги и затворную комнату. Там монахи будут уединяться для одиночной медитации, которая может длиться сутки, месяц и даже полгода. Большинство помещений пока что не работают. Где-то сложены стройматериалы, где-то просто пустые бетонные стены.
И я выбираю другой дом наугад (все они походят на декорации к фильму «Левиафан»), стучу в дверь и приоткрываю её.
– Дверь закрой. Холодно.
Из кухни выходит недовольный мужчина в домашней, замызганной футболке.
– Ну?
Я теряюсь, но всё же объясняю, кто я такой.
– Ну раз ты на пару дней всего, тогда в монастырь надо подниматься. Здоровье крепкое?
– Нормальное.
– Там путь шесть километров. Сразу за общиной начинается дорога, она немного виляет, но путь один. Ориентируйся по платочкам на деревьях и стрелочкам. Не заблудишься.
Я благодарю.
– Шапку надень сразу, – голос как будто становится дружелюбней, чем в начале разговора.
Тогда, у подножия, я ещё не понимал, что значит пройти шесть километров в гору с сумкой и рюкзаком, вес которых 15 килограммов.
– Дверь закрой. Холодно.
Из кухни выходит недовольный мужчина в домашней, замызганной футболке.
– Ну?
Я теряюсь, но всё же объясняю, кто я такой.
– Ну раз ты на пару дней всего, тогда в монастырь надо подниматься. Здоровье крепкое?
– Нормальное.
– Там путь шесть километров. Сразу за общиной начинается дорога, она немного виляет, но путь один. Ориентируйся по платочкам на деревьях и стрелочкам. Не заблудишься.
Я благодарю.
– Шапку надень сразу, – голос как будто становится дружелюбней, чем в начале разговора.
Тогда, у подножия, я ещё не понимал, что значит пройти шесть километров в гору с сумкой и рюкзаком, вес которых 15 килограммов.
И я выбираю другой дом наугад (все они походят на декорации к фильму «Левиафан»), стучу в дверь и приоткрываю её.
– Дверь закрой. Холодно.
Из кухни выходит недовольный мужчина в домашней, замызганной футболке.
– Ну?
Я теряюсь, но всё же объясняю, кто я такой.
– Ну раз ты на пару дней всего, тогда в монастырь надо подниматься. Здоровье крепкое?
– Нормальное.
– Там путь шесть километров. Сразу за общиной начинается дорога, она немного виляет, но путь один. Ориентируйся по платочкам на деревьях и стрелочкам. Не заблудишься.
Я благодарю.
– Шапку надень сразу, – голос как будто становится дружелюбней, чем в начале разговора.
Тогда, у подножия, я ещё не понимал, что значит пройти шесть километров в гору с сумкой и рюкзаком, вес которых 15 килограммов.
– Дверь закрой. Холодно.
Из кухни выходит недовольный мужчина в домашней, замызганной футболке.
– Ну?
Я теряюсь, но всё же объясняю, кто я такой.
– Ну раз ты на пару дней всего, тогда в монастырь надо подниматься. Здоровье крепкое?
– Нормальное.
– Там путь шесть километров. Сразу за общиной начинается дорога, она немного виляет, но путь один. Ориентируйся по платочкам на деревьях и стрелочкам. Не заблудишься.
Я благодарю.
– Шапку надень сразу, – голос как будто становится дружелюбней, чем в начале разговора.
Тогда, у подножия, я ещё не понимал, что значит пройти шесть километров в гору с сумкой и рюкзаком, вес которых 15 килограммов.
И я выбираю другой дом наугад (все они походят на декорации к фильму «Левиафан»), стучу в дверь и приоткрываю её.
– Дверь закрой. Холодно.
Из кухни выходит недовольный мужчина в домашней, замызганной футболке.
– Ну?
Я теряюсь, но всё же объясняю, кто я такой.
– Ну раз ты на пару дней всего, тогда в монастырь надо подниматься. Здоровье крепкое?
– Нормальное.
– Там путь шесть километров. Сразу за общиной начинается дорога, она немного виляет, но путь один. Ориентируйся по платочкам на деревьях и стрелочкам. Не заблудишься.
Я благодарю.
– Шапку надень сразу, – голос как будто становится дружелюбней, чем в начале разговора.
Тогда, у подножия, я ещё не понимал, что значит пройти шесть километров в гору с сумкой и рюкзаком, вес которых 15 килограммов.
– Дверь закрой. Холодно.
Из кухни выходит недовольный мужчина в домашней, замызганной футболке.
– Ну?
Я теряюсь, но всё же объясняю, кто я такой.
– Ну раз ты на пару дней всего, тогда в монастырь надо подниматься. Здоровье крепкое?
– Нормальное.
– Там путь шесть километров. Сразу за общиной начинается дорога, она немного виляет, но путь один. Ориентируйся по платочкам на деревьях и стрелочкам. Не заблудишься.
Я благодарю.
– Шапку надень сразу, – голос как будто становится дружелюбней, чем в начале разговора.
Тогда, у подножия, я ещё не понимал, что значит пройти шесть километров в гору с сумкой и рюкзаком, вес которых 15 килограммов.
У буддистов одна общая черта –
у всех волосы подстрижены ежиком. Даже у девушки. А так все они больше похожи на лесников или полярников – сильные руки, мужественные лица, валенки, балоневые штаны на лямках
у всех волосы подстрижены ежиком. Даже у девушки. А так все они больше похожи на лесников или полярников – сильные руки, мужественные лица, валенки, балоневые штаны на лямках
Сергей показывает на синий строительный вагон, который наполовину скрыли сугробы.
– Там собаки живут, – поясняет Сергей.
В монастыре их одиннадцать. Семь из которых работают в упряжке. Так в монастырь доставляют припасы и бензин, чтобы заводить аккумулятор. Он – единственный источник энергии, не считая солнечной батареи. Но ее мощности не хватает, даже чтобы зарядить телефон. Поэтому заряд приходится экономить, ведь бензиновый аккумулятор используют не каждый день. Но телефоном тут особо и не пользуешься. На улице от холода, ветра и снега он практически сразу выключается.
Сейчас лама планирует построить ветровой аккумулятор. На горе безветренных дней всего двенадцать в году.
Собачьей упряжкой пользуются зимой. Для лета есть осёл и козёл.
– На козле же груз нельзя возить. Зачем он вам? – спрашиваю.
– Это как в анекдоте: один умный, другой работает.
– Там собаки живут, – поясняет Сергей.
В монастыре их одиннадцать. Семь из которых работают в упряжке. Так в монастырь доставляют припасы и бензин, чтобы заводить аккумулятор. Он – единственный источник энергии, не считая солнечной батареи. Но ее мощности не хватает, даже чтобы зарядить телефон. Поэтому заряд приходится экономить, ведь бензиновый аккумулятор используют не каждый день. Но телефоном тут особо и не пользуешься. На улице от холода, ветра и снега он практически сразу выключается.
Сейчас лама планирует построить ветровой аккумулятор. На горе безветренных дней всего двенадцать в году.
Собачьей упряжкой пользуются зимой. Для лета есть осёл и козёл.
– На козле же груз нельзя возить. Зачем он вам? – спрашиваю.
– Это как в анекдоте: один умный, другой работает.
И я выбираю другой дом наугад (все они походят на декорации к фильму «Левиафан»), стучу в дверь и приоткрываю её.
– Дверь закрой. Холодно.
Из кухни выходит недовольный мужчина в домашней, замызганной футболке.
– Ну?
Я теряюсь, но всё же объясняю, кто я такой.
– Ну раз ты на пару дней всего, тогда в монастырь надо подниматься. Здоровье крепкое?
– Нормальное.
– Там путь шесть километров. Сразу за общиной начинается дорога, она немного виляет, но путь один. Ориентируйся по платочкам на деревьях и стрелочкам. Не заблудишься.
Я благодарю.
– Шапку надень сразу, – голос как будто становится дружелюбней, чем в начале разговора.
Тогда, у подножия, я ещё не понимал, что значит пройти шесть километров в гору с сумкой и рюкзаком, вес которых 15 килограммов.
– Дверь закрой. Холодно.
Из кухни выходит недовольный мужчина в домашней, замызганной футболке.
– Ну?
Я теряюсь, но всё же объясняю, кто я такой.
– Ну раз ты на пару дней всего, тогда в монастырь надо подниматься. Здоровье крепкое?
– Нормальное.
– Там путь шесть километров. Сразу за общиной начинается дорога, она немного виляет, но путь один. Ориентируйся по платочкам на деревьях и стрелочкам. Не заблудишься.
Я благодарю.
– Шапку надень сразу, – голос как будто становится дружелюбней, чем в начале разговора.
Тогда, у подножия, я ещё не понимал, что значит пройти шесть километров в гору с сумкой и рюкзаком, вес которых 15 килограммов.
И я выбираю другой дом наугад (все они походят на декорации к фильму «Левиафан»), стучу в дверь и приоткрываю её.
– Дверь закрой. Холодно.
Из кухни выходит недовольный мужчина в домашней, замызганной футболке.
– Ну?
Я теряюсь, но всё же объясняю, кто я такой.
– Ну раз ты на пару дней всего, тогда в монастырь надо подниматься. Здоровье крепкое?
– Нормальное.
– Там путь шесть километров. Сразу за общиной начинается дорога, она немного виляет, но путь один. Ориентируйся по платочкам на деревьях и стрелочкам. Не заблудишься.
Я благодарю.
– Шапку надень сразу, – голос как будто становится дружелюбней, чем в начале разговора.
Тогда, у подножия, я ещё не понимал, что значит пройти шесть километров в гору с сумкой и рюкзаком, вес которых 15 килограммов.
– Дверь закрой. Холодно.
Из кухни выходит недовольный мужчина в домашней, замызганной футболке.
– Ну?
Я теряюсь, но всё же объясняю, кто я такой.
– Ну раз ты на пару дней всего, тогда в монастырь надо подниматься. Здоровье крепкое?
– Нормальное.
– Там путь шесть километров. Сразу за общиной начинается дорога, она немного виляет, но путь один. Ориентируйся по платочкам на деревьях и стрелочкам. Не заблудишься.
Я благодарю.
– Шапку надень сразу, – голос как будто становится дружелюбней, чем в начале разговора.
Тогда, у подножия, я ещё не понимал, что значит пройти шесть километров в гору с сумкой и рюкзаком, вес которых 15 килограммов.
И я выбираю другой дом наугад (все они походят на декорации к фильму «Левиафан»), стучу в дверь и приоткрываю её.
– Дверь закрой. Холодно.
Из кухни выходит недовольный мужчина в домашней, замызганной футболке.
– Ну?
Я теряюсь, но всё же объясняю, кто я такой.
– Ну раз ты на пару дней всего, тогда в монастырь надо подниматься. Здоровье крепкое?
– Нормальное.
– Там путь шесть километров. Сразу за общиной начинается дорога, она немного виляет, но путь один. Ориентируйся по платочкам на деревьях и стрелочкам. Не заблудишься.
Я благодарю.
– Шапку надень сразу, – голос как будто становится дружелюбней, чем в начале разговора.
Тогда, у подножия, я ещё не понимал, что значит пройти шесть километров в гору с сумкой и рюкзаком, вес которых 15 килограммов.
– Дверь закрой. Холодно.
Из кухни выходит недовольный мужчина в домашней, замызганной футболке.
– Ну?
Я теряюсь, но всё же объясняю, кто я такой.
– Ну раз ты на пару дней всего, тогда в монастырь надо подниматься. Здоровье крепкое?
– Нормальное.
– Там путь шесть километров. Сразу за общиной начинается дорога, она немного виляет, но путь один. Ориентируйся по платочкам на деревьях и стрелочкам. Не заблудишься.
Я благодарю.
– Шапку надень сразу, – голос как будто становится дружелюбней, чем в начале разговора.
Тогда, у подножия, я ещё не понимал, что значит пройти шесть километров в гору с сумкой и рюкзаком, вес которых 15 килограммов.
Собаки и осёл – это, конечно, хорошо, но сам лама водит снегоходы. Два он собрал сам.
После экскурсии я пытаюсь побольше узнать о жителях монастыря. Пока Александр готовит ужин, я спрашиваю его:
– А вы откуда?
– Из жизни.
От такого ответа, не знаешь как продолжать диалог, но я предпринимаю вторую попытку:
– Сюда часто приезжаете?
– Я сюда один раз приехал. Полгода назад.
– Почему приехали?
– Просто собрался и приехал. Вся моя жизнь меня вела к этому.
Слышно, как в печке трещат дрова. Александр не смотрит на меня, счищая еду со сковородки.
– Ну я пришел к буддизму, – вдруг заговаривает он. – Стал места искать. Думал на Шри-Ланку… оказалось поближе есть. Вот я здесь…
После экскурсии я пытаюсь побольше узнать о жителях монастыря. Пока Александр готовит ужин, я спрашиваю его:
– А вы откуда?
– Из жизни.
От такого ответа, не знаешь как продолжать диалог, но я предпринимаю вторую попытку:
– Сюда часто приезжаете?
– Я сюда один раз приехал. Полгода назад.
– Почему приехали?
– Просто собрался и приехал. Вся моя жизнь меня вела к этому.
Слышно, как в печке трещат дрова. Александр не смотрит на меня, счищая еду со сковородки.
– Ну я пришел к буддизму, – вдруг заговаривает он. – Стал места искать. Думал на Шри-Ланку… оказалось поближе есть. Вот я здесь…
Шутить в монастыре любят все. Например, так:
«Что самое сложное перед медитацией? – Расстелить коврик»
«Что самое сложное перед медитацией? – Расстелить коврик»
Вечер заканчивается русской баней. Сначала моется лама, потом – все остальные. Болик охаживает нас вениками. После выбегаю на снег, но прыгать в сугроб нельзя – снег смёрзшийся, спрессованный.
Приезжает ещё один человек – Олег. Все друг друга знают, здороваются. Русские буддисты в русской бане.
Вечером чищу зубы. Меня просят закрыть кран.
– Воду выключай, когда не пользуешься, – говорят. – Тут, чтобы вода была, надо сначала наколоть дров, наколоть лед и растопить его.
На ночь кто-то из жителей общины заполняет альбом. В нём пишут о событиях, случившихся за день: что произошло, кто приехал, кто уехал. Я его прозвал «бортовым журналом». Гриша вписывает моё имя. Так я появился в жизни Шедруб Линга, а он – в моей.
Приезжает ещё один человек – Олег. Все друг друга знают, здороваются. Русские буддисты в русской бане.
Вечером чищу зубы. Меня просят закрыть кран.
– Воду выключай, когда не пользуешься, – говорят. – Тут, чтобы вода была, надо сначала наколоть дров, наколоть лед и растопить его.
На ночь кто-то из жителей общины заполняет альбом. В нём пишут о событиях, случившихся за день: что произошло, кто приехал, кто уехал. Я его прозвал «бортовым журналом». Гриша вписывает моё имя. Так я появился в жизни Шедруб Линга, а он – в моей.
Продолжение следует...
Текст: Андрей Швед
Верстка: Анастасия Воробьёва
Иллюстрации: Виктория Павлова
